Из двух зол выбирай самое красивое.
Вот что наваял тут один товарищ, известный как Chimeric
Взято с http://www.wrg.ru/forums/index.php?...amp;#entry69451
читать дальше
Сколько себя помню, я строил Квадрат. Что было раньше, сказать не могу: вот единственная сцена, оставшаяся в памяти из той аморфной эпохи, и то в связи с Квадратом. Я развалился в круглом кресле, протянув к буратинскому очагу овальные ступни, толсто окантованные махрой. В зубах у меня цилиндр с огненным шариком на конце, и с опаданием пепла дыры открываются в его рыхлом теле. Шарик поглощает сам себя, как обратная новая - как старая; еще старее; еще. Время крутится назад. Амуры и лемуры теребят полы халата, карабкаются по плечам и свои жировые дуги пристраивают к моим. Не исключено, что я читаю, а то и вяжу.
Вдруг в этот декадентский мир вторгается Боженька. С саблями наголо в форточку влетают гром и молния. Стул встает на дыбы, досуг мой скользит с колен на пол. Я вял, со дна быта я смотрю, как Он, гармошкой извиваясь, выползает из трубопровода. Или дымохода? Возможно, то было на католическое рождество, и тогда все происходило где-то далеко, а Боженька носил красную шубу. Иначе на нем была кепка Гавроша. Он вытер пальцы о штору, высморкался в них и потряс мне руку. Я молчал. Скрипя кожей, он встал за креслом, облокотился мне на плечо, расплющил амурчика и заскучал.
- Ну что?
Я тихо колыхался во внутреннем центре. Но Он схватил мой ноль, разогнул и по хоботу слуховой трубки прокричал Свое предложение. Я продаю рамки, сказал Он, разного вида и стоимости, и тут же примерил на меня гипс, фанеру и хромовый мебиус. В ответ я указал на стену, где уже висели и поскрипывали, каждый в своем тесном воротничке, мои родные и близкие, коллеги и сослуживцы. К лодыжкам каждого я приколол листок бумаги, где пифагорически вывел их сущность. Высшей математики не потребовал никто, ей-ей.
- Я тут, - отозвался Он, и почесал в затылке. Его грубое рабочее лицо, если оно не было укрыто пышной бородой, распалось на смущенные отрезки. Потом Он перегнулся и на моей груди острым ногтем слесаря начертил Фигуру, какой я раньше не видал никогда.
- Построишь вот это, и мы оставим тебя в покое, - пообещал Он.
- Кто это "мы"?
Он зашелестел шубой, как занавесом. Из капюшона пискнули ларвики, маски на стенах завращали желтками глаз, и хлынул от ног запах иррациональных чисел. Приглядевшись, я понял, что на Всевышнем гетры из мяса.
- Идея неплоха, - сказал я.
- Я обожаю мартини, - невпопад ответил он, хлопнул меня по колену и втянулся обратно в богопровод. За ним грустной вереницей карабасовых кукол потянулись пенатики с узелочками. Без особого сожаления я следил, как расхищают мое серое вещество.
С тех пор я занят Квадратом постоянно. На этой стройке я и плотник, и прораб, и архитектор. Дело моей жизни я надеюсь закончить очень скоро. Для истории опишу его - единственное правильное тело.
Квадрат состоит из четырех углов, четырех сторон и пустоты в центре. Качественную пустоту в наше время найти нелегко. Батареи мантр иссякли за века, и напрасно я обивал пороги партий и редакций газет. В концертных залах она носила страшную ослепительную корону, в метро пахла изнанкой вывернутых ртов. Нужен был вакуум с тайным, шоколадным центром. Я спаивал бомжей и вытряхивал их карманы, пробирался в кабинеты стоматологов и шарил в раззявленных ртах распятых пациентов, пинцетами извлекал ее из носков женских туфелек. В конце концов мне пришлось сжечь кое-какую обстановку дома, в том числе те самые портреты; во всяком случае, я сделал там что-то решительное. Что именно, забылось, но как-то раз, усаживаясь за стол с чертежами, я приметил, что от дорогих и близких сердцу остались одни холсты. Судя по монотонным отголоскам веселья, они удалились в интерсубъективность и праздновали там что-то семейное, забыв выставить часовых. Кажется, я подкрался, сорвал печати и перемолол на пустоту. Вышла металлическая пена или пемза, бурлившая в котелке, как мозги Страшилы, которыми она и должна была стать.
Потом пришла очередь сторон Квадрата. Боженька умолчал про длину, но я подумал, что квадратура круга, умноженная на три аршина, будет в самый раз. Требовался крепкий материал, так что раму я вытесал из затылков египетских пустынников и обломков турнирных копий - тех, что разлетелись сразу же и доживали эстафетными палочками, и скрепил бурами марсоходов. Мне пытались подсунуть истинный крест, но тот оказался майским деревом. Зато, следуя перстам указующим стонавших на земле теософов с раздробленными ключицами, удалось найти и выломать пару ступенек из карьерной лестницы Якова. На панели пошел сайгонский бамбук, гулагская сосна и кубинская пальма, и в них я красоты ради шрифтом Брейля на эсперанто вырезал Хартию ООН.
Наконец, углы. Здесь пришлось поломать голову, потому что, с одной стороны, они обязаны были быть по 90 градусов, а с другой, прямой угол скоро разъезжается суфражистским циркулем. К тому же Боженька перед уходом намекнул, что хотел бы отпраздновать наше окончательное расставание. Тогда и родилась мысль, как, собственно, пустить Квадрат в дело, пока тот не обветшал и не превратился в еще один орден на вселенской груди. Чистота линий Квадрата приобрела смысл. Его углы должны быть острыми, сказал себе я, настолько, чтобы при вращении в горизонтальной плоскости рассечь, пусть и всего единожды, нечто абсолютно твердое. После этого они затупятся до 90 градусов, и Квадрат, поначалу с небольшими отклонениями, приобретет совершенную форму.
На стройку, сбор материалов и планирование ушло время. Я уже носил ботинки со скрипом, заглушая свой собственный, когда, наконец, приготовления подошли к концу. Все было выверено до мелочей, акценты расставлены, звезды намолены. Я арендовал участок пустыря у некоего А, который арендовал его у некоего Б, который арендовал его у некоего В, который арендовал его у А, и в этом святом центре построил домик. Домик той же формы, что и Квадрат, но со стенами-сторонами на треть длиннее, и располагается он ромбом. Не стороны, а углы его редутно отражают четыре направления.
В этих углах (позвольте мне перечислить их: западный, южный, восточный и северный), я установил столики с освежающими напитками и легкими закусками. Туда, по моей задумке, должны хлынуть гости - воспоминания, предчувствия и прочие носферату иррегулярных времен, вии и випы: морские офицеры с кортиками и котиками, летчики со шлемами и эмблемами, журналисты-эквилибристы с евангелистами истыми, магнаты-меценаты, переводчики-молодчики, ученые моченые и прочие в список включенные. Будет там и Он - для него я припас самое лучшее. Увлекшись собственной компанией, они освободят центр комнаты. Вот как будет выглядеть это расположение (мат в три хода):
(1)
Затем я спущу с заблаговременно разобранной крыши Квадрат на оси, юлу, уже правильно, сторонами сориентированную по розе ветров. Вот как будет выглядеть это расположение (мат в два хода):
(2)
Вдруг, нежданно разделенные на четыре группы гости запаникуют. Конечно, они бросятся толкать левую от себя стену, но особые тормоза не оставят им выхода, кроме разматывания ДНК. От нажима Квадрат завертится из прошлого в будущее. В тесноте каждая группа подтолкнет ту, что перед ней, позвольте мне их перечислить: северная западную, западная южную, южная восточную, восточная северную, и, толкая, сметая, сама по третьему, справедливейшему, закону Ньютона побежит от соседских усилий. Крики станут галками; потеснители и потеснимые все быстрее завертят микрокосм, пока, наконец, суровые реалии рынка, слабые колени и острые углы Квадрата не примутся валить их, изменяя баланс сил. Один за другим они распадутся на положительно заряженные частицы, на полезный и в посмертии тальк, а души их поднимутся к потолку щипать мне глаза мыльным горем. Вот как будет выглядеть это расположение:
(3)
Уцелевший, мудрейший, худейший, владыка свастики, в топку горла прах братьев отправив, сможет неспешно двинуть мандалу по дороги к двери, мимо которой раньше пролетал в надежде и страхе, скребя пальцами косяк. Величаво достигнет он тех врат, за кольцо золотое, в пасть льва пропущенное, играючи потянет, к солнцам и звездам дорогу себе открывая... Надо ли говорить, что под дверь я заранее вобью клинышки?
Я отправил последнее приглашение, пожал себе левой рукой правую и отправился спать. Той же ночью - и эта ночь еще не кончилась - мне во сне явился Он. Он стоял в углу знакомой комнаты и жевал грех. Вязаный нимб Он заткнул за пояс, проветривая лысую гору чистилища, но не снял ни шубы, ни кепки, ни кованых сапог, ни замшевых перчаток. За его спиной среди морского пейзажа, мной на гвоздь повешенного, происходило некое шевеленье. Зыркнув добрыми глазами, Боженька накренил тарелку моего черепа, и я потек к Нему, как суп.
Дом здесь был полон, и вечеринка шла вовсю. Устьица на ладонях гостей вырабатывали молочную пену, кто-то жонглировал зубами. В восточном углу собрались интеллектуалы, повесившие пальто на вопросительные знаки, но Квадрата видно не было. Конструкция гостей не позволяла им смотреть вверх, а мне было рано вставать.
- Вон там, - указал подбородком Боженька. Действительно, неподалеку висел шнур с намеком на бикфордов. Видя, что я еще сомневаюсь, Боженька сдернул с меня плавательный круг двойного времени. Чешуя спала с глаз моих, старость прыснула в ужасе с костей. Я убрал руку за спину. Бечевка вспыхнула. Пока я раздумывал, как это предупредительно с ее стороны, жернов Квадрата рухнул с потолка и разбросал гостей по лузам. В узком треугольнике меня, думающего, прижало к Боженьке. Шинель его была двубортная.
- Так я, значит, Пришел к Тебе, - сообразил я.
- Куда ж ты денешься-то? - Он ласково потрепал меня по щеке и развел руками. Я огляделся. Действительно, Квадрат заточил нас с Ним в тесном чулане с острым металлом с двух сторон и синеющим пейзажем с третьей. Боженька уже переливал его в бокал на высокой ножке. Тут-то мне и явилось, неохотно, по повестке, воспоминание, как однажды среди ночи я проснулся под писк и шорох со стороны стола с чертежами. Кто-то легко щелкал в темноте кастаньетами, послышалось мне тогда, и я осенил себя квадратным знамением. Но то вполне мог быть и грифельный стук. Впрочем, шумок вежливо стих, я забылся, а утром план Квадрата выглядел неуловимо новым, освеженным, гениальным. Настолько, что просто не мог не развиться в какую-нибудь блестящую идею.
- Сволочь, - сказал я. Он вздохнул и опустил в бокал зонтик. – Pax tibi, - сказал я. Он потребовал оливку. Из Божьих рукавов поползли ангелочки с плавниками, встали мне на голову и на плечи и потянули сквозь раму, бросая через крошечные чешуйчатые бедра на пенящийся ковер. Знакомая сцена, подумал я, крепко цепляясь за край бокала. Время остановилось: чтобы удержаться, мне нужны обе руки. Я бросаю блокнот. Он все так же требует, требует, требует.
Вот картинки:
Взято с http://www.wrg.ru/forums/index.php?...amp;#entry69451
читать дальше
Сколько себя помню, я строил Квадрат. Что было раньше, сказать не могу: вот единственная сцена, оставшаяся в памяти из той аморфной эпохи, и то в связи с Квадратом. Я развалился в круглом кресле, протянув к буратинскому очагу овальные ступни, толсто окантованные махрой. В зубах у меня цилиндр с огненным шариком на конце, и с опаданием пепла дыры открываются в его рыхлом теле. Шарик поглощает сам себя, как обратная новая - как старая; еще старее; еще. Время крутится назад. Амуры и лемуры теребят полы халата, карабкаются по плечам и свои жировые дуги пристраивают к моим. Не исключено, что я читаю, а то и вяжу.
Вдруг в этот декадентский мир вторгается Боженька. С саблями наголо в форточку влетают гром и молния. Стул встает на дыбы, досуг мой скользит с колен на пол. Я вял, со дна быта я смотрю, как Он, гармошкой извиваясь, выползает из трубопровода. Или дымохода? Возможно, то было на католическое рождество, и тогда все происходило где-то далеко, а Боженька носил красную шубу. Иначе на нем была кепка Гавроша. Он вытер пальцы о штору, высморкался в них и потряс мне руку. Я молчал. Скрипя кожей, он встал за креслом, облокотился мне на плечо, расплющил амурчика и заскучал.
- Ну что?
Я тихо колыхался во внутреннем центре. Но Он схватил мой ноль, разогнул и по хоботу слуховой трубки прокричал Свое предложение. Я продаю рамки, сказал Он, разного вида и стоимости, и тут же примерил на меня гипс, фанеру и хромовый мебиус. В ответ я указал на стену, где уже висели и поскрипывали, каждый в своем тесном воротничке, мои родные и близкие, коллеги и сослуживцы. К лодыжкам каждого я приколол листок бумаги, где пифагорически вывел их сущность. Высшей математики не потребовал никто, ей-ей.
- Я тут, - отозвался Он, и почесал в затылке. Его грубое рабочее лицо, если оно не было укрыто пышной бородой, распалось на смущенные отрезки. Потом Он перегнулся и на моей груди острым ногтем слесаря начертил Фигуру, какой я раньше не видал никогда.
- Построишь вот это, и мы оставим тебя в покое, - пообещал Он.
- Кто это "мы"?
Он зашелестел шубой, как занавесом. Из капюшона пискнули ларвики, маски на стенах завращали желтками глаз, и хлынул от ног запах иррациональных чисел. Приглядевшись, я понял, что на Всевышнем гетры из мяса.
- Идея неплоха, - сказал я.
- Я обожаю мартини, - невпопад ответил он, хлопнул меня по колену и втянулся обратно в богопровод. За ним грустной вереницей карабасовых кукол потянулись пенатики с узелочками. Без особого сожаления я следил, как расхищают мое серое вещество.
С тех пор я занят Квадратом постоянно. На этой стройке я и плотник, и прораб, и архитектор. Дело моей жизни я надеюсь закончить очень скоро. Для истории опишу его - единственное правильное тело.
Квадрат состоит из четырех углов, четырех сторон и пустоты в центре. Качественную пустоту в наше время найти нелегко. Батареи мантр иссякли за века, и напрасно я обивал пороги партий и редакций газет. В концертных залах она носила страшную ослепительную корону, в метро пахла изнанкой вывернутых ртов. Нужен был вакуум с тайным, шоколадным центром. Я спаивал бомжей и вытряхивал их карманы, пробирался в кабинеты стоматологов и шарил в раззявленных ртах распятых пациентов, пинцетами извлекал ее из носков женских туфелек. В конце концов мне пришлось сжечь кое-какую обстановку дома, в том числе те самые портреты; во всяком случае, я сделал там что-то решительное. Что именно, забылось, но как-то раз, усаживаясь за стол с чертежами, я приметил, что от дорогих и близких сердцу остались одни холсты. Судя по монотонным отголоскам веселья, они удалились в интерсубъективность и праздновали там что-то семейное, забыв выставить часовых. Кажется, я подкрался, сорвал печати и перемолол на пустоту. Вышла металлическая пена или пемза, бурлившая в котелке, как мозги Страшилы, которыми она и должна была стать.
Потом пришла очередь сторон Квадрата. Боженька умолчал про длину, но я подумал, что квадратура круга, умноженная на три аршина, будет в самый раз. Требовался крепкий материал, так что раму я вытесал из затылков египетских пустынников и обломков турнирных копий - тех, что разлетелись сразу же и доживали эстафетными палочками, и скрепил бурами марсоходов. Мне пытались подсунуть истинный крест, но тот оказался майским деревом. Зато, следуя перстам указующим стонавших на земле теософов с раздробленными ключицами, удалось найти и выломать пару ступенек из карьерной лестницы Якова. На панели пошел сайгонский бамбук, гулагская сосна и кубинская пальма, и в них я красоты ради шрифтом Брейля на эсперанто вырезал Хартию ООН.
Наконец, углы. Здесь пришлось поломать голову, потому что, с одной стороны, они обязаны были быть по 90 градусов, а с другой, прямой угол скоро разъезжается суфражистским циркулем. К тому же Боженька перед уходом намекнул, что хотел бы отпраздновать наше окончательное расставание. Тогда и родилась мысль, как, собственно, пустить Квадрат в дело, пока тот не обветшал и не превратился в еще один орден на вселенской груди. Чистота линий Квадрата приобрела смысл. Его углы должны быть острыми, сказал себе я, настолько, чтобы при вращении в горизонтальной плоскости рассечь, пусть и всего единожды, нечто абсолютно твердое. После этого они затупятся до 90 градусов, и Квадрат, поначалу с небольшими отклонениями, приобретет совершенную форму.
На стройку, сбор материалов и планирование ушло время. Я уже носил ботинки со скрипом, заглушая свой собственный, когда, наконец, приготовления подошли к концу. Все было выверено до мелочей, акценты расставлены, звезды намолены. Я арендовал участок пустыря у некоего А, который арендовал его у некоего Б, который арендовал его у некоего В, который арендовал его у А, и в этом святом центре построил домик. Домик той же формы, что и Квадрат, но со стенами-сторонами на треть длиннее, и располагается он ромбом. Не стороны, а углы его редутно отражают четыре направления.
В этих углах (позвольте мне перечислить их: западный, южный, восточный и северный), я установил столики с освежающими напитками и легкими закусками. Туда, по моей задумке, должны хлынуть гости - воспоминания, предчувствия и прочие носферату иррегулярных времен, вии и випы: морские офицеры с кортиками и котиками, летчики со шлемами и эмблемами, журналисты-эквилибристы с евангелистами истыми, магнаты-меценаты, переводчики-молодчики, ученые моченые и прочие в список включенные. Будет там и Он - для него я припас самое лучшее. Увлекшись собственной компанией, они освободят центр комнаты. Вот как будет выглядеть это расположение (мат в три хода):
(1)
Затем я спущу с заблаговременно разобранной крыши Квадрат на оси, юлу, уже правильно, сторонами сориентированную по розе ветров. Вот как будет выглядеть это расположение (мат в два хода):
(2)
Вдруг, нежданно разделенные на четыре группы гости запаникуют. Конечно, они бросятся толкать левую от себя стену, но особые тормоза не оставят им выхода, кроме разматывания ДНК. От нажима Квадрат завертится из прошлого в будущее. В тесноте каждая группа подтолкнет ту, что перед ней, позвольте мне их перечислить: северная западную, западная южную, южная восточную, восточная северную, и, толкая, сметая, сама по третьему, справедливейшему, закону Ньютона побежит от соседских усилий. Крики станут галками; потеснители и потеснимые все быстрее завертят микрокосм, пока, наконец, суровые реалии рынка, слабые колени и острые углы Квадрата не примутся валить их, изменяя баланс сил. Один за другим они распадутся на положительно заряженные частицы, на полезный и в посмертии тальк, а души их поднимутся к потолку щипать мне глаза мыльным горем. Вот как будет выглядеть это расположение:
(3)
Уцелевший, мудрейший, худейший, владыка свастики, в топку горла прах братьев отправив, сможет неспешно двинуть мандалу по дороги к двери, мимо которой раньше пролетал в надежде и страхе, скребя пальцами косяк. Величаво достигнет он тех врат, за кольцо золотое, в пасть льва пропущенное, играючи потянет, к солнцам и звездам дорогу себе открывая... Надо ли говорить, что под дверь я заранее вобью клинышки?
Я отправил последнее приглашение, пожал себе левой рукой правую и отправился спать. Той же ночью - и эта ночь еще не кончилась - мне во сне явился Он. Он стоял в углу знакомой комнаты и жевал грех. Вязаный нимб Он заткнул за пояс, проветривая лысую гору чистилища, но не снял ни шубы, ни кепки, ни кованых сапог, ни замшевых перчаток. За его спиной среди морского пейзажа, мной на гвоздь повешенного, происходило некое шевеленье. Зыркнув добрыми глазами, Боженька накренил тарелку моего черепа, и я потек к Нему, как суп.
Дом здесь был полон, и вечеринка шла вовсю. Устьица на ладонях гостей вырабатывали молочную пену, кто-то жонглировал зубами. В восточном углу собрались интеллектуалы, повесившие пальто на вопросительные знаки, но Квадрата видно не было. Конструкция гостей не позволяла им смотреть вверх, а мне было рано вставать.
- Вон там, - указал подбородком Боженька. Действительно, неподалеку висел шнур с намеком на бикфордов. Видя, что я еще сомневаюсь, Боженька сдернул с меня плавательный круг двойного времени. Чешуя спала с глаз моих, старость прыснула в ужасе с костей. Я убрал руку за спину. Бечевка вспыхнула. Пока я раздумывал, как это предупредительно с ее стороны, жернов Квадрата рухнул с потолка и разбросал гостей по лузам. В узком треугольнике меня, думающего, прижало к Боженьке. Шинель его была двубортная.
- Так я, значит, Пришел к Тебе, - сообразил я.
- Куда ж ты денешься-то? - Он ласково потрепал меня по щеке и развел руками. Я огляделся. Действительно, Квадрат заточил нас с Ним в тесном чулане с острым металлом с двух сторон и синеющим пейзажем с третьей. Боженька уже переливал его в бокал на высокой ножке. Тут-то мне и явилось, неохотно, по повестке, воспоминание, как однажды среди ночи я проснулся под писк и шорох со стороны стола с чертежами. Кто-то легко щелкал в темноте кастаньетами, послышалось мне тогда, и я осенил себя квадратным знамением. Но то вполне мог быть и грифельный стук. Впрочем, шумок вежливо стих, я забылся, а утром план Квадрата выглядел неуловимо новым, освеженным, гениальным. Настолько, что просто не мог не развиться в какую-нибудь блестящую идею.
- Сволочь, - сказал я. Он вздохнул и опустил в бокал зонтик. – Pax tibi, - сказал я. Он потребовал оливку. Из Божьих рукавов поползли ангелочки с плавниками, встали мне на голову и на плечи и потянули сквозь раму, бросая через крошечные чешуйчатые бедра на пенящийся ковер. Знакомая сцена, подумал я, крепко цепляясь за край бокала. Время остановилось: чтобы удержаться, мне нужны обе руки. Я бросаю блокнот. Он все так же требует, требует, требует.
Вот картинки: