[Нагараджа]

дабы слегка развеять депресняк, охвативший, меня и кое-кого из мои читателей пара длинных, но вроде весьма смешных "шуток
юмора".

мой любимый анекдот. Возможно, про Ягами Лайта или Лелуша Британского

Деревня. Утро. Отец будит сына:
- Вставай, пошли косить!
- Батя, не надо косить, все равно не получится...
- Так, я что сказал?! Вставай немедленно и пошли косить!
Ладно, делать нечего, сын встает, берут косы идут в поле. Приходят в поле, отец начинает косить, сын говорит:
- Батя, у меня коса тупая, я схожу домой, наточу.
- Ну, раз такое дело - иди.
Сын идет домой и говорит матери:
- Мам, батя сказал, что б ты сварила пельменей и купила водки!
- Ну, раз батя сказал, значит сейчас сделаю - мать ставит вариться пельмени.
Сын ставит косу на место и идет обратно в поле и говорит отцу:
- Бать, мама там пельменей сварила и водки купила, говорит что б мы домой шли!
- А, ну раз так - пошли!
Идут домой. Тем временем мать сварила пельмени и ушла в магазин за водкой.
Отец и сын приходят домой, смотрят - пельмени сварены, ни водки, ни матери нет.
Отец, ничего не понимая, говорит сыну:
- Матери нет, водки нет... Как же пельмени без водки? На деньги, иди купи! Сын идет за водкой и по дороге заходит к соседу. Говорит:
- Дядь Миш, батя узнал что вы с матерью любовники, хочет вас убить...
Сосед испуганно
- Вот, блин, на тебе денег, только отмажь меня перед батей своим...
- Ладно. - берет деньги идет в магазин покупает водку, приходит домой и говорит отцу:
- Бать, там сосед просил помочь поросенка зарезать.
- А, ну раз просил, значит надо помочь! - берет топор и идет к соседу.
Сосед смотрит в окно - видит, идет батя с топором.
"Ну - думает - не отмазал сынок..."
Прыгает в окно и прячется в кукурузном поле.
Отец приходит, смотрит, соседа нет, свинья по двору бегает, он ее зарубил и пошел обратно.
В это время мать приходит из магазина, а сын ей говорит:
- Мам, батя узнал, что вы с соседом любовники! Взял топор и ушел... Мать смотрит в окно и видит мужа с окровавленным топором.
"Все - думает - хана мне!" Прыгает в окно и прячется в кукурузном поле.
Отец приходит домой и говорит сыну:
- Блин, что такое? Матери нет, соседа нет, где их всех черти носят?!
- Да они там, в кукурузном поле, кувыркаются!
- Чтооооо?? - ревет отец, хватает топор и убегает в кукурузное поле...
Сын садится за стол, наливает себе водки, накалывает на вилку пельмень и, глядя на кукурузное поле, философски произносит: "Эх, батя-батя... Говорил же я тебе, что косить сегодня не получится..."

чемпионат по дзю-до. из книги А.Медведева "Обучение у воды"

—Хватит придуриваться, подраться вы ещё успеете, —ска­зал Учитель. — Сейчас вы займётесь более важными вещами. Попробуй рассказать мне какую-либо смешную историю.
Мой друг улыбнулся мне с невинной кровожадностью лю­доеда. Я знал, что в задачу Славика входило во время рассказа неожиданно наносить мне толчки, щипать, щекотать меня, до­ставляя мне неудобства и отвлекая меня любыми способами, доступными его воображению. После обрушившихся на меня переживаний это было уже чересчур. Меня вновь охватила ос­трая жалость к самому себе, и я попытался восстановить ду­шевное равновесие глубоким дыханием. Я знал, что на вдохе болевые ощущения рассеиваются, если, согласно технике, по­казанной мне Ли. их распространять с помощью мыслеобразов по всему телу. поднимать вверх и растворять. Другим спо­собом бороться с болью было скрывать её за каким-то воскли­цанием, которое можно было попытаться вплести в сюжетную линию рассказа.
Я перебрал несколько вариантов забавных происшествий, и вдруг понял, что самым весёлым событием, приключившим­ся со мной за всю мою жизнь были юношеские соревнования по дзю-до в совхозе “Красный”.
По-видимому, история действительно была великолепной, потому что Славик, заслушавшись, стал выполнять свои обя­занности палача с прохладцей и без особого усердия, так что я погрузился в воспоминания, почти на него не отвлекаясь.
Совхоз “Красный” был хорошо известен симферопольцам, особенно старшего поколения. В период Великой Отечествен­ной войны фашисты превратили его в концентрационный ла­герь, и казнили там много людей. Ещё с довоенного периода в нём сохранился клуб, довольно ветхий и не ремонтировавший­ся, наверно, ещё со времён строительства. В нём и проводи­лись соревнования. Места для зрителей располагались на по­лусгнившей, пружинящей под ногами сцене, предназначенной для художественной самодеятельности.
Чтобы сидящие сзади могли наблюдать с высоты сцены за тем, что происходит внизу в зале, на ней соорудили трибуны самым простым и незамысловатым способом. Лавочки первого ряда просто стояли на полу у края сцены. Второй ряд пред­ставлял собой конструкции из двух лавок, поставленных одна на другую. Естественно, что в третьем ряду под зрителями ша­тались и поскрипывали целых три лавки, возносящие их вверх. Всё сооружение было довольно хлипким, и зрители третьего ряда вели себя очень чинно и старались не совершать лишних движений.
У противоположной сцене стены стоял стол, за которым восседал судья. По обе стороны от него пристроились его по­мощники.
Зал клуба был слишком маленьким, чтобы размеры бор­цовского ковра позволяли бороться в полную силу. и из предо­сторожности стены выложили матами. Массивную люстру сня­ли, поскольку потолок в клубе был низким, и люстра наверня­ка мешала бы броскам. На её месте красовался огромный мо­гучий крюк. навевавший ассоциации с застенками инквизи­ции. Из-за духоты окно в зале было распахнуто настежь, и лёгкий ветерок доносил острые ароматы напоминающей ми­ниатюрный пруд навозной лужи, излюбленного места отдыха местных свинок.
Веселье началось с самого начала, как только зачитали списки участников. Команда, представленная плодоовощной станцией пестрела нежными фруктовыми фамилиями типа Вишенкин, Яблочкин. Грушин.
Команда же совхоза “Комуннар”, куда входил я. тяжеловес Медведев, наоборот, достаточно полно представляла собой жи­вотный мир. В следующих весовых категориях по убывающей следовали Волков, Лосев, Бобров и мухач Комаров.
Поскольку в те далёкие застойные времена купить в Кры­му дзюдоистские кимоно было невозможно, мы тренировались в куртках для самбо. Организаторы соревнований неведомыми мне путями исхитрились достать два дзюдоистских кимоно ог­ромного размера, напоминавших грязноватые белые пижамы. Предполагалось, что участники поединков поочерёдно будут надевать эти кимоно, а поверх пояса повязывать синюю или красную ленточки, из тех. что обычно школьницы вплетают в косички, чтобы судьи могли их различать.
Мухачи, спортсмены сверхлёгкого веса с сомнением погля­дывали на гигантские балахоны, прикидывая, сколько человек их размера смогли бы там поместиться.
Мы отправились в весовую. Взвешивание почему-то реши­ли начать с “тяжей”, и я первым встал на весы. Команда со­вхоза “Коммунар” сгрудилась вокруг меня. Ребята из моей ко­манды столпились вокруг, и, под шумок, Волков незаметно для судьи поставил на весы двухпудовую гирю, скрыв её за моими ногами. Не верящий своим глазам судья трижды перевешивал меня, но каждый раз приходил к тому же самому результату. Так я попал в категорию тяжеловесов. Поскольку в то время тяжеловесов в командах практически не было, стало ясно, что призовое место мне уже обеспечено.
Первые схватки спортсмены провели с большим энтузиаз­мом, под бурные аплодисменты зрителей, особую радость ко­торым доставлял процесс переодевания. Наконец на ковре по­явился юноша из совхоза “Красный”. Его соперником оказа­лось, как любят говорить сейчас, “лицо кавказской националь­ности”. Юноша вцепился в отвороты куртки кавказца, и вдруг тот, даже не сделав попытки сопротивляться, заорал тонким и пронзительным голосом:
— Ой-ой-ой...
Недоумевающий судья на ковре остановил схватку и дал команду начать всё сначала.
—Ой-ой-ой!!!—завизжало ещё пуще прежнего “лицо кав­казской национальности”.
Спортсмен из совхоза “Красный” в испуге отпустил захват, а взбешённый главный судья вскочил из-за стола, опрокинув стул, и с угрожающим видом двинулся к кавказцу. Тот сму­щённо приоткрыл на груди кимоно, и глазам изумлённой пуб­лики предстала густая поросль длинных вьющихся волос, на­поминающая роскошное чёрное руно барашка-рекордиста.
В дальнейшем поединок проходил следующим образом: лицо кавказской национальности аккуратно, двумя пальцами оття­гивало отвороты кимоно и подавало их сопернику, который с той же осторожностью брался за куртку, и лишь после этого начиналась бурная и яростная схватка. Зал стонал от хохота. Скамейки угрожающе раскачивались и скрипели.
Следующая схватка была достаточно интересной, но после предыдущей она не смогла произвести на зрителей сильного впечатления. Однако моему коллеге по команде Волкову уда­лось вновь пробудить зрительский интерес.
Мощным броском он отправил своего противника прямо в центр судейского стола. Сидящий за столом судья продемонст­рировал завидную скорость реакции. Он ухватился за края ска­терти, покрывающей стол, и, завернув в узел призы, находя­щиеся на ней. отбросил стул и прижался к стене, зажмурив глаза и отвернув голову в сторону.
Левый судья прыгнул влево, правый сделал кувырок впра­во, а соперник Волкова шлёпнулся на середину стола, перело­мив его пополам. Не намеренный так просто упускать против­ника, Волков бросился на него сверху, не давая подняться, и среди деревянных обломков продолжал дожимать его до тех пор, пока опомнившийся судья не прекратил схватку. “Трибу­ны” выли от восторга.
На некоторое время соревнования прекратили. Волкову зас­читали чистую победу. Откуда-то принесли новый стол. Судья аккуратно расстелил скатерть и расставил на ней призы, по­том на ковёр вышел я, а следом, улыбаясь, появился и мой соперник, кандидат в мастера спорта по самбо, весивший го­раздо больше меня.
Он ухмыльнулся с полным осознанием своего превосход­ства. а затем, видимо, решив покончить со мной одним мощ­ным натиском, разогнался из своего угла и бросился на меня с неотвратимостью пушечного ядра. У меня похолодело в жи­воте. и. закрыв от ужаса глаза, сам не знаю как, я умудрился
в падении упереться стопой ему в живот, и, используя инер­цию его движения, выбросил его в окно. Раздался чавкающий всплеск навозной лужи и разъярённый рёв обезумевшего бор­ца. Даже не подумав, что можно воспользоваться дверью, он медленно пролез обратно через окно, заливая подоконник и пол зловонной чёрной жижей, и ринулся ко мне. Я шарахнул­ся в сторону, не знаю, чем более испуганный—нестерпимой вонью, исходящей от противника или злобой, горящей в его глазах.
Дикий вопль судьи, на миг заглушив истошный хохот зри­телей, прервал его атаку. Снова в соревнованиях объявили пе­рерыв, и около получаса кандидата в мастера поливали на улице водой из шланга, отмывали и отскребали от навозной жижи окно, маты и пол, приводили в порядок кимоно, в котором должен был выступать следующий спортсмен.
Отдохнувшие и успевшие перекусить зрители вновь взгро­моздившись на шаткие сооружения из скамеек и с нескрыва­емым интересом ждали продолжения.
Видимо, трюк с разбиванием стола понравился Волкову, и следующего своего соперника он бросил на стул, с которого чудом ухитрился ретироваться боковой судья. Ножки стула, как тараканы, расползлись в стороны, сиденье так и осталось под ягодицами новой жертвы Волкова, а спинка стула, чудом не сломавшись, продолжала поддерживать его спину. Зал ра­достными воплями приветствовал продолжение спектакля. Я и сам не ожидал, что соревнования по дзю-до могут быть на­столько увлекательными. Но то, что случилось потом, превзошло самые смелые ожидания.
На ковёр, путаясь в подвёрнутых рукавах и штанинах не­померно большого кимоно, вышел мухач Комаров. Его против­ник был чуть меньше ростом, и кимоно болталось на нём. как платье для беременной на пятилетнем ребёнке. Комаров слег­ка подёргивался и весь бурлил от кипящего в его жилах адре­налина. Огненный темперамент и неукротимая жажда самоут­верждения, часто свойственная бойцам небольшого роста, за­ставляла его преследовать своего противника так же неотвра­тимо, как бультерьер преследует свою добычу—не взирая ни на что, до победы или смерти.
Противник Комарова в самом начале поединка, сам того не понимая, совершил роковую ошибку, случайно разбив Ко­марову нос. Вкус и запах собственной крови привели мухача в состояние бешенства, свойственного героям нынешних лати­ноамериканских сериалов, для которых существует только одна достойная цель существования—месть, месть и ещё раз месть.
Пока неопытный сельский врач, не зная самых простых приёмов остановки носового кровотечения, запихивал длин­ные и толстые жгуты ваты в ноздри моего собрата по команде. жажда уничтожить обидчика, разорвав его на куски прямо на глазах публики, терзала темпераментную душу Комарова.
Когда мой друг вышел на ковёр, его соперник, всё ещё слегка смущённый своим кровавым деянием, без тени сомнения про­чёл в безжалостном прищуре Комарова свою дальнейшую судь­бу, и когда мститель решительным шагом, расставив руки, направился к нему, насмерть перепуганный парень вдруг вскрикнул:
— Нет, не надо! — и, развернувшись, попытался улизнуть.
Мощным прыжком Комаров настиг его и повалил, вцепив­шись в одежду. Извернувшийся ужом парень выскользнул из слишком больших для него куртки и брюк, и в одних трусах, с воплем ужаса вылетел из клуба.
Поглощённый азартом борьбы, Комаров этого даже не за­метил. Некоторое время он продолжал терзать кимоно, и до его сознания медленно доходило, что что-то тут не так. Всё ещё не понимая, в чём дело, он отложил в сторону штаны, и, растянув руками куртку, внимательно осмотрел её с одной и с другой стороны. Затем, бросив куртку, он взял штаны, и, с выражением нарастающего недоумения принялся заглядывать в штанины, в надежде обнаружить там своего противника.
Зал уже даже не смеялся. Он выл, орал и стонал от хохота. Сооружения из скамеек громко скрипели, раскачиваясь с опас­ной амплитудой.
Но слава героя дня досталась всё-таки не Комарову, а Вол­кову, который, гордый предыдущими победами, вновь вышел на ковёр и обнаружил, что ему предстоит бороться с одним своим давним соперником, которого он, по каким-то личным мотивам, сильно недолюбливал. И Волков решил показать класс. Сделав отвлекающую подсечку, он своим коронным броском подкинул противника высоко вверх и оглянулся, чтобы про­следить за его падением. Думая, что он потерял ориентировку, Волков резко развернулся влево, затем вправо, повернулся вок­руг своей оси... Но на ковре стоял он один. Противник словно растворился в воздухе. Под дикий хохот трибун он поднял гла­за вверх и остолбенел при виде своего последнего подвига. Оче­редная жертва Волкова тихо покачивалась под потолком, за-
ценившись за крюк от люстры поясом кимоно. Его лицо по­краснело от удушья. Он висел, растопырив руки и ноги. похо­жий на потрёпанное чучело орла.
—Лестницу! Принесите лестницу!—захрипел судья, изо всех сил пытаясь подавить душивший его смех.
Несколько зрителей сорвались с места и приволокли лест­ницу, но это оказалась не стремянка, а обычная лестница, ко­торую нельзя было использовать без опоры. В пылу спасатель­ных работ какой-то умник догадался прислонить её к телу ви­сящего дзюдоиста, чем намертво стянул узел пояса и чуть окон­чательно не доконал бедного парня. Лестницу убрали. Спорт­смены из команды пострадавшего образовали несколько пира­мид. Мухачи забрались на плечи более тяжёлых товарищей, и руками приподнимали вверх подвешенного друга, чтобы дать ему возможность дышать.
Наконец, отыскали стремянку. Ножа ни у кого не оказа­лось, но кто-то принёс старую ножовку, и, чудом никого не поранив, пояс умудрились перепилить, завершив таким обра­зом спасательную операцию.
Зрители, воплями, улюлюканьем и соответствующими те­лодвижениями оказывавшие моральную поддержку спасателям, раскачали-таки скамейки третьего ряда. и шаткая конструк­ция обрушилась вперёд, столкнув второй ряд скамеек на пер­вый. Подгнивший пол не выдержал перегрузки, и доски проло­мились. С грохотом и криками часть скамеек и зрителей ис­чезли под сценой.
Не веря своим глазам, я впитывал все подробности этих невероятных событий. Говорят, что молодые живут надежда­ми, а старики—воспоминаниями. Я подумал, что когда я ста­ну старым, мне найдётся, что вспомнить. Кроме того, мою душу согревала радость победы. В своей весовой категории я полу­чил первое место.